И вдруг старуху поразила страшная догадка: ведь дорога-то на угор дает сильного крюку, а они разделились… Одни сзади следом, а другие правее вдоль дороги и наперерез… Перекликаются. Да они же через пять минут будут здесь!
Вмиг старуха отяжелела, ноги стали ватными, и уже, как в кошмарном сне, казалось ей, что едва ползет она по бесконечной равнине – вся на виду, медленно двигая пудовыми ногами, а сзади огромными прыжками приближается, настигает, наваливается смрадное, зловонное… С клыками! Не смея ни обернуться, ни поднять глаз, старая остановилась, нагнулась над лыжами, деревянными пальцами отвязала глухаря, ружье. Глухаря за спину, встала на лыжи и толкнулась, пошла, поехала под гору все быстрей, быстрей, быстрей. Она вспомнила вдруг, что метров через триста-четыреста дорога должна резко свернуть влево и еще круче пойдет вниз, а это значит, те, которые справа идут наперерез, останутся в стороне, далеко сзади.
Широко расставив лыжи, вглядываясь изо всех сил в стремительно выворачивающиеся кусты, зигзаги, старуха тенью скользила по мрачному лесу и сквозь шорох и скрежет лыж чутко ловила лесные звуки. Ветер сбил на затылок шаль, платок и, обжигая лоб, хлестал седые волосы.
И в третий раз, но теперь уже слева и много впереди в ушах все тот же раздался вой…
Они, теперь стало ясно, шли цепью: справа, сзади и слева, и после поворота тотчас старуха выезжала на левое крыло цепи. Еще минута, и…
На миг, только на миг отвлеклась старая на вой, слегка поворотила голову, и тот же час случайная рытвина, перепад, и она, теряя равновесие, с треском раздирая на ленты зипун, вломилась в кусты и свалилась далеко за обочиной. Сверху зашуршало, посыпались на голову какие-то палки, сучья, сухой лист. И еще не успев вскочить, старуха догадалась: повалила навес от дождя. До войны тут, помнится, драли корье. Под ногой с сухим, звонким треском хряпнула ветка. Кол, попавший под руку, тоже оказался сухим и легким. Исцарапав руки, лицо, старая мигом сгребла все в кучу и со спичками в руках припала возле. В висках тяжело, часто бухала кровь. Старуха сжалась, ожидая вдруг прыжка, страшного удара в спину, смерти… А деревянные пальцы, словно и не ее, медленно-медленно крутили коробок, поворачивая его картинкой кверху, чтобы не рассыпать спички, выдвинули, и не с того конца, задвинули, выдвинули во второй раз, теперь с другого, долго-долго цепляли спичку и, когда зацепили и чиркнули, головка отломилась и отскочила далеко на снег, зашипела… Вторая спичка обломилась и даже не вспыхнула. Третья, четвертая…
Весь день с утра Агафон проворочался с боку на бок, так и не сомкнул глаз. А к ночи, когда и углов в избе не видать стало, ему вовсе сделалось не до сна. Агафон уж и так и сяк прикидывал. Заплутать в тех местах, куда ушла утром старая, вроде и не мудрено, но ведь не раз и не два по Хорошавинской дороге вместе бывали. Да мало ли что может приключиться в лесу с человеком? Наконец встревожился не на шутку.