Справа налево
поперек поляны, словно по заказу, нешибким скоком перемещался матерый зайчище…
Ах ты, боже
мой! Ну, не счастливчик ли я? Замирая духом, Спиридон Иваныч вскинул бокфлинт,
приложился и (ах, как славно приложился!)… И плавно повел за зайцем, целясь в
голову, плавно подавил на крючок. И уже когда подавил, увидел, что заяц
почему-то исчез! Но выстрел грохнул, брызнула в стороны древесная щепа…
Спиридон
Иваныч, ошарашенный, бестолково уставился перед собой и не вдруг понял, что
весь заряд пошел в ту самую толстенную осину. О, господи!
Вне себя от
досады выдрался из кустов, из-за осины на чистое, заозирался. Показалось вроде,
что-то мелькнуло впереди, помчался, заложив шляпу под мышку, туда… Совсем
поблизости хлопнула Афонина одностволка… А сзади уже выжлец раскопал заячий
след и с ревом заметался из стороны в сторону по заячьим узорам и петлям.
- Ну? Где? –
заорал Спиридон Иваныч, неожиданно набегая на Афоню.
Афоня, не
глядя на него и вздувая жилу на шее, сам хрипло, с надсадой орал вдаль Семену
Осколкову на бугор:
- Семен?! На
тебе поше-ол!!! На тебе-е… Эге-гей!!! Не туды смотришь, левее! Левее гляди!
Из глубины
лога на бугор, туда, где они оставили Семена, видно, как метрах в полутораста
мелькал по кустам зайчище. Но шел он странно, подпрыгивая боком, вверх и как бы
на месте. Медленно подавался в гору.
«Подранок, -
пронеслось в голове. – Подвело-таки Афоню ружьишко», - и Спиридон Иваныч, не задерживаясь,
бросился туда, на ходу размахивая шляпой, подпрыгивая и крича Семену что-то
нелепое и бессмысленное. А сверху, с бугра, широкий и массивный, как танк,
приминая сапожищами кусты, наперерез прямо на зайца, вот-вот раздавит, с
низким, утробным ревом накатывался Осколков, подымал ружье…
Заяц почему-то
не отворачивал, хотя не мог не видеть и не слышать охотника. Скорее всего, он
бежал уже мертвый, незрячий, и в нем, в мертвом, продолжал жить один только
страх – уйти, скрыться прочь от этого грохочущего, брызжущего огнем и болью со
всех сторон ужаса. Рефлекс страха еще заставлял сокращаться мертвые мышцы,
заставлял скакать, но едва ли зверек чувствовал, что скачет на месте, почти не
подаваясь вперед, а только высоко и беспомощно вскидывая задом.