- Стреляй!
Уйдет! – истерично взвизгнул Спиридон Иваныч, хотя ясно видел, что заяц никуда
уже не уйдет.
Он видел, как
Осколков, набегая, вскинул ружье и с пяти шагов дуплетом в упор саданул из
двенадцатого калибра по прыгающему белому пятну. Из стволов, было видно, на
полметра рванулись длинные языки пламени, и справа, и слева от зайца вспухла и
задымилась палая листва.
Не тотчас
прогрохотали над лесом выстрелы.
- Мазепа!
Падла! – с яростным удовольствием выкрикнул Спиридон Иваныч и захохотал.
Видя, что
промазал, Осколков на ходу сапожищем пытался оглушить зайца или зацепить его
хотя бы носком, сбить наземь, но сапог пришелся в пустое место, и его пронесло
с горы еще шагов на пятнадцать вниз.
А снизу, из
лога, навстречу ему с ревом пронесся
выжлец, налетел и грудью сбил зайца, вцепился в горло. Жалобный, тонкий крик,
крик раздавленного ребенка, похожий на «ма-ма!» – прозвучал…
И всё смолкло.
Осколкову,
наконец, удалось притормозить. Он развернулся и, тяжело ворочая толстым задом,
бранясь, полез обратно в гору. Пинком отбросил кобеля в сторону и, схватив
добычу, радостно загоготал, быстро притопывая ногами. Наверное, это был танец.
Наплясавшись, бросил зайца, схватил на руки кобеля и взасос, троекратно
облобызал его в обе щеки…
Спиридон
Иваныч, возбужденно взъерошив волосы, смеясь, обернулся к Афоне… увидеть его реакцию. Разделить
радость азарта! Но тот сидел на пне спиной к ним обоим, и не спеша, разминал в
корявых пальцах сигаретку. Спиридон Иваныч не сразу, однако почувствовал, что
подойти к Афоне ему будет труднее… Словно полоса отчуждения. Он потоптался в
растерянности и, в душе презирая себя… правда, непонятно, за что, полез вверх,
к Семену Осколкову на бугор.
Осколков,
никого не дожидая, засовывал зайца себе в мешок.