Андрей зло сплюнул и отправился в избу. Залез под тряпье на кровать, стараясь согреться. Ощущения после случившегося были, конечно, мерзкие. Но Андрей Ходырев, человек сугубо практический, в чудеса сроду не верил, полагая, что у всякого «чуда» имеется свое собственное объяснение. Он вспомнил деда Устинова и крест, который тот повесил ему на шею. Коротко и нервно хохотнул, представляя на своем месте набожного старика. То-то, должно быть, бородища стояла дыбом от страха.
— Тю-тю-уу!
Он даже подскочил. Да не из-за этого ли «чуда» дурной старик бросил все хозяйство? А ведь так и есть, на самом деле. Петухи, говорит, по ночам орали.
Вот придурок так придурок! Домолился божий одуванчик. Таких историй «с петухами» Андрей сам мог бы порассказать с десяток, не меньше. Причем не выдуманных, а действительно бывших с ним лично, а не в Киеве с дядькой. Однажды, к примеру, это в сентябре было, году в семьдесят девятом, или в семьдесят восьмом? Весь день с утра в ушах орали петухи. Кругом тайга, ближняя деревня в сорока километрах, а то и все полста. А петухи орут. Не близко, правда, но слыхать хорошо. Ну ладно, если бы он один их слышал, а то вдвоем были. Толик Казенных... Кобзоном звали, в напарниках у него болтался — то же самое. Как петух заорет — оба слышат. Плечами пожимают.
Ну и что с того? Живы остались, никто не помер.
В другой раз такое же... Но тогда Ходырев уже один был. Зимой на лыжах. Идет лесом, а в носу откуда ни возьмись — запах свежей выпечки. Причем сдобной выпечки. И до того отчетливо, что слюнки потекли. Полдня шел отплевывался, потом отстало.
Но самый, пожалуй, диковинный случай произошел с Андреем совсем недавно. В городе началась голодуха, словно в блокаду. Магазины пустые, шаром покати. Даже хлеб с перебоями, на драку брали. Ну, делать нечего, надо семью кормить. Взял Ходырев посреди зимы отпуск и — в лес. Договорился с хозяином балагана, не за так, конечно, обещал поделиться мясом, ну, а там дай бог удачи, как говорится. За день добежал до места, все путем. Отдохнул, отлежался за ночь. Наутро снова на лыжи и — вкруговую, петлю километров в тридцать отмахал. Но следы нашел, в первый же день. И стоянку обнаружил на вырубке в старом ельнике. Семенник когда-то оставили. Прикинул по следам, выходило штуки четыре-пять с лосятами. С тем и вернулся в балаган. На радостях выпил солдатские сто граммов.
Но везуха на этом закончилась. На следующий день взыграло солнце. Безветрие полное. Снег звонкий хрусткий, лыжи за три километра человеку слыхать, чтобы к лосям при такой погоде подобраться на выстрел, нечего и думать. День минул, другой, третий. Погода все не меняется. Так неделя прошла, вторая началась. От безделья глаза лезли на лоб. Целыми днями гонял пустой чай — чагу заваривал. Оброс бородищей, навроде деда Устинова, а когда вовсе делалось тошно, вставал на лыжи и без всякой цели бродил по лесу. Шлепнул попутно пару тетеревов на лунках. Варил долгими вечерами и снова гонял пустой чай.