Спиридон
Иваныч, сваливши с плеч тяжелый рюкзак, хлопнул себя по ляжкам, разулыбался.
-
Вспомнил-таки! Ффу… гора с плеч, ей-ей! Ты пойми, - весело зарокотал он, - еду
к тебе и боюсь, а ну как не признаешь вовсе? А? То-то сраму… А всё равно еду.
Что поделаешь, - Спиридон Иваныч с улыбкой кивнул на ружье, - охота пуще
неволи. Да, помнишь ли, – вновь спохватился он, - когда выписывали, ты всю
палату на радостях к себе пригласил, а? На зайцев? Руки у тебя трясутся, помню.
Мыльницы, табакерки в мешок. Жду, мол, ребята… если живы останетесь. А у самого
едва слезы… Ха-ха-ха! А ты как?.. Вспомнил-то как?
- Дак это… ну?
По табаку же.
Спиридон
Иваныч растерянно поморгал на Афоню красивыми темными глазами.
- То есть?
- Ну, это…
пахучие они у тебя.
- А, ха-ха! –
И полез в карман за сигаретами. – Я их с детства, с пяти лет курю одни и те же.
А у тебя и нос, надо сказать. Не сам ли по зайцу ходишь? А? Да ты угощайся…
Супруга где у тебя? В обиде, я думаю, не будет?
- Скажешь
тоже… сам! – Афоня хмыкнул, залез в портсигар. – Кобель у меня. Да тоже…
гулёна. По неделям, считай, дома не бывает. А супруга у сына на Дальнем Востоке
гостюет. Еще не скоро будет.
Через полчаса
хозяин, предоставив гостю располагаться, как ему вздумается, сам отправился в
обход по городским помойкам в поисках кобеля, хлопот с которым было больше, чем
если бы Афанасий держал, например, корову. По одним только штрафам за три года
пришлось уплатить столько, что этих денег вполне могло хватить на небольшой
мотоцикл. Ей-ей, дурнее твари Афоня Селезнев в жизни своей не видывал.
Часа через
два, воротившись и сажая кобеля во дворе на цепь, Афанасий услыхал из избы
возбужденные голоса. Спорили между собой зять Селезнева, Семен Осколков,
мужчина дородный, с красной, будто свекла, широченной физиономией, и гость
Спиридон Иваныч. Осколков в разговоре с кем бы то ни было всегда брал тон
покровительственного превосходства и говорил не иначе, как поучая, за что
Афанасий Селезнев своего зятька очень не жаловал. Сказать ничего не скажет
дельного, а поучить обязательно поучит. Вот и сейчас голос зятя звучит уверенно,
по-хозяйски:
- …Нет, ты
послушай, что я тебе скажу. Кто там тебе что говорит, всё это ерунда. В глаза
им плюнь, - густо басил он, разливая по стаканам водку. – И в газетах в этих
что там писаки всякие, общественники кропают – всё это хреновина чистейшей
воды. Да ты сам подумай! Чтобы одни только леспромхозы свернуть, перебросить на
новое место, разбазировать… А потом, считай, склады, верхние, нижние,
перевалочные базы оборудовать, да коммуникации к ним протянуть! Это, ой-ё-ёй,
какими миллиардами пахнет! А кадры, чтобы их обучить? Тут местными одними не
обойдешься. Соображаешь? Это тебе не буковки выводить, тут экономика! И ей
плевать, чего вы там в своих газетках в защиту леса попискиваете. Эко-но-ми-ка,
соображаешь? Она ни от каких организаций, ни от каких министерств не зависит! А
вот они от неё зависят. И попомни мои слова – будут рубить, до последнего
дерева будут. Из категории в категорию переведут и все остатки, которые по
речкам, недорубы, семенники, всё подберут подчистую. Вот попомни.