Увидев в глазах Ромки застывший, немой вопрос, тетя Катя вытерла руки о передник и устало присела на табурет. Вздохнула.
— Взорвал он себя… в гараже. Граната откуда-то взялась, с войны, что ли, привёз? Лёг на неё телом и… взорвал. По кускам Мишеньку в гроб сложили, да так и закопали.
У Ромки ноги сделались ватные. Чтобы не упасть, он привалился к стене. Эту проклятую гранату он сам принес Михалычу по его просьбе. Еще спросил тогда: а на хрена, мол, тебе, старый, граната? Рыбу глушить?
Михалыч ухмыльнулся.
— Не рыбу, малай… рыбинспекцию. Когда на воде поймают, начнут трясти, я им в катер её заброшу. Чтобы инвалидов тоже уважали. Особенно, кто сами пропитание себе добывают. Хватит штрафы с нашего брата драть.
Отшутился, короче. Но всё равно Ромке не верилось, что уже тогда Михалыч знал, на какое страшное дело эту гранату он использует. Никаких признаков, даже намека на подобный исход Ромка в его поведении не заметил, поэтому ничего в случившемся не понимал.
Тетя Катя порылась в шкафу, в шкатулке, достала какую-то бумагу.
— Он когда взорвался, в гараже… машина у него снаружи стояла. Выкатил её. И доверенность на тебя оставил. Пусть, говорит, Ромка пока ездит. Может, рыбки вам подкинет, свозить туда-сюда. Мало ли? А мне, говорит, с этой техникой возиться поперек горла уже. Надоело.
Ромка стоял, опустив голову. У него самого в горле застрял колючий ком, и он не мог сказать тете Кате в ответ ни единого слова. Не выговаривались. Но, судя по тому, что доверенность была составлена заранее, Михалыч знал уже тогда, что будет делать с этой гранатой.
Тетя Катя ласково погладила Ромку по голове.
— Ты, сынок, съезди к Мише на могилку. Они там все… с родителями лежат. Место ты знаешь. Съезди давай.
Ромка кивнул и, так и не сказав ни единого слова, с опущенной головой вышел из дома. На кладбище он отправился пешком, хотя дорога была не близкой. Но так даже лучше, он должен хоть что-то успеть понять, может быть, осмыслить прежде, чем доберется до места… до Михалыча. Почему-то жизнь с непонятной закономерностью, безжалостно выбивала вокруг него одного за другим самых дорогих, самых близких людей, совсем еще не старых. Теперь вот Михалыч, боевой офицер, тоже дезертировал из этой жизни. Сказать про него, что слабак, как отец – язык не повернется. Но что тогда происходит?.. И вдруг до Ромкиного сумеречного сознания дошел смысл слов, однажды сказанных Михалычем: в этом крысятнике их всех в очередной раз поставили на колени и в очередной раз поимели...