— Эй, Ромыч… стой, холява! – раздался за спиной знакомый голос.
Ромка обернулся. Это был Андрей, по кличке Дурик, тощий белобрысый дылда, вечно обдолбанный, с прилипшим на губе раз и навсегда окурком “Примы”. Развинченной, вихляющейся походкой он приблизился к Ромке, сунул в руку потную, вялую пятерню.
— Шырнуться хочешь?
— Не-а.
— Да бро-ось!
— Уже бросил. Так что ширяйся сам.
Дурик пребывал под кайфом и, конечно, не поверил. Нагнулся к уху.
— У меня две дозы. Ну? Отдам по полтиннику… деньги нужны.
— Да пошел ты!
— Даром почти… э?
Ромка решительно повернулся, чтобы уйти, но вдруг его осенило.
— Ладно, давай.
— Ха! С тебя столешник.
— Понял… держи.
Сделка состоялась. Ромка сунул оба пакетика в карман, и Дурик куда-то отчалил.
Деваха в шортах, когда он подошел к палатке, подмазывала перламутровой помадой, глядя в зеркальце, пухлые губы. На Ромку – ноль внимания. Интересно, видела ли она его из туалета, когда они с Гоги занимались любовью? Не могла не видеть. Не исключено даже, что от такой любви, над очком с мухами, да еще при свидетеле, они с Гоги получали дополнительный кайф. Не то, что в постели, один на один, с мужем… Хы!
Ромка хмыкнул, достал изо рта жвачку и прилепил ею один из пакетиков с дурью под столешницей Гогиного прилавка.
— Слышь, мать?.. Апельсинами торгуешь, нет?
Деваха сверкнула в его сторону глазами. Брезгливо дернулась.
— Ну!
“Видела… еще как!” – ухмыльнулся Ромка и протянул через прилавок свой пакет.
— Сколько войдет. Полный.
Деваха, не глядя в глаза, буквально выхватила у него пакет и нагрузила до краев апельсинами. Брякнула на весы. Ромка вежливо предупредил:
— Только учти: у меня денег нет.
— Так какого хера тут… мозги канифолишь! – мгновенно взорвалась она.
Ромка изумленно присвистнул.
— Ну, дура! Я же знаю, где ты живешь. И мужа твоего тоже знаю.
Он выдержал паузу.
— Дальше объяснять?
Деваха сделалась похожей на свеклу. Заорала:
— Да кто тебе поверит, щенок! Кто ты такой?! Сволочь…